Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животны - Страница 36

Поскольку мы постоянно облекаем мысли и чувства в слова, нам простительно приписывать этому какую-то роль, но разве не удивительно, как часто мы не можем подыскать подходящие слова? Это не означает, что мы не знаем своих мыслей и чувств, нам просто трудно облечь их в словесную форму. Все это было бы совершенно несущественно, если бы мысли и чувства изначально имели лингвистическую природу. В последнем случае нам следовало бы ожидать водопадов слов! В настоящее время общепринята точка зрения, что язык помогает размышлять, обеспечивая человека категориями и концепциями, но сам по себе не служит материалом мышления. В действительности мы не нуждаемся в языке для того, чтобы думать. Швейцарский первопроходец когнитивного развития Жан

Пиаже, очевидно, не был готов отрицать способность мыслить у детей, еще не умеющих говорить, поэтому признал, что познание не зависит от языка. Точно так же обстоит дело с животными. Главный архитектор современной теории сознания Джерри Фодор сформулировал это следующим образом: «Очевидное (и я думаю, достаточное) опровержение идеи, что естественные языки служат средством мышления, — существование не обладающих языком организмов, которые мыслят».

Какая ирония: мы прошли весь путь от отсутствия языка как аргумента против наличия мышления у других видов до очевидной способности мыслить у лишенных языка существ в качестве довода против необходимости языка. Я не имею ничего против такого поворота событий, но это произошло во многом благодаря лингвистическим исследованиям на таких животных, как Алекс: не потому, что эти исследования показали возможности языка как такового, а потому, что они перевели мышление животных в понятный нам формат. Мы видели попугая, который отвечал на вопросы и отчетливо произносил названия предметов. Ему протягивали поднос со множеством предметов всех цветов радуги, сделанных из шерсти, дерева и пластмассы, и предлагали взять их клювом и попробовать языком. Затем предметы возвращали на поднос и спрашивали, из чего сделан синий объект с двумя углами. Правильно отвечая «шерсть», попугай сопоставлял свое представление о цвете, форме и материале со своим воспоминанием о том, каков этот предмет на ощупь. В другом опыте попугаю показывали два ключа, один из которых был сделан из зеленой пластмассы, а другой — из металла, и задавали вопрос: «В чем различие?» Попугай отвечал: «Цвет». Его спрашивали: «Какой больше?» Он отвечал: «Зеленый».

Каждого, кто наблюдал за этим представлением, оно потрясало до глубины души, как и меня в первые годы знакомства с Алексом. Само собой, скептики пытались объяснить его способности механическим запоминанием. Но так как задания все время менялись, трудно представить, что попугай смог бы выполнять их на таком уровне, просто запомнив вопросы и ответы. Ему потребовалась бы невероятная память, чтобы учесть все возможные варианты, поэтому проще представить, как это сделала Ирэн, что он усвоил несколько основных понятий и оказался способен их сопоставлять. К этому можно добавить, что для ответа на вопросы он не нуждался ни в присутствии Ирэн, ни в том, чтобы видеть конкретные предметы. Алекса можно было спросить, какого цвета зерно, в отсутствие какого бы то ни было зерна, и он отвечал — «желтый». Особенно впечатляющей была его способность отличать понятия «похожий» и «различный», что требовало от него сравнения предметов по нескольким параметрам. В то время, когда начиналась работа с Алексом, считалось, что все эти навыки — обозначение, сравнение, определение цвета, формы и материала предметов — нуждаются в наличии языка. Ирэн потребовались огромные усилия, чтобы доказать возможности попугая, особенно потому, что скептицизм по отношению к птицам был гораздо сильнее, чем к нашим ближайшим родственникам — приматам. Однако, потратив годы на накопление убедительных фактов, Ирэн добилась признания, а Алекс стал знаменитостью. Когда попугай умер в 2007 г., он удостоился некрологов в The New York Times и The Economist.

Между тем некоторые его родственники также привлекли к себе внимание. Другой попугай жако не только подражал звукам, но и сопровождал их жестами. Он говорил «чао», качая ногой или махая крылом, и «посмотри на мой язык», высовывая язык. При этом он воспроизводил движения своего владельца. Каким образом попугай смог провести параллель между телом человека и своим собственным, так и осталось загадкой. Затем получил известность Фигаро, какаду Гоффина, который отламывал большие щепки от перекладины, чтобы подкатить орехи, положенные вне его клетки. Случаи, чтобы попугаи изготавливали орудия, до этого описаны не были. Интересно, проводила ли Надежда Котс подобные эксперименты со своими какаду и ара. Принимая во внимание ее интерес к использованию животными орудий и шесть непереведенных книг, я не удивлюсь, если однажды услышу об этом. Несомненно, многое еще предстоит выяснить, что также подтвердили опыты, в которых проверялось умение Алекса считать.

Таланты Алекса неожиданно проявились, когда ученые проводили тесты с Гриффином — попугаем, названным в честь

Дональда Гриффина. Для того чтобы выяснить, может ли Гриффин сопоставлять числа со звуками, исследователи издавали два щелчка, на которые правильным ответом было бы «два». Когда Гриффин промолчал и ученые щелкнули еще два раза, откликнулся Алекс, находившийся в том же помещении, который произнес «четыре». После дополнительных двух щелчков Алекс проговорил «шесть», а Гриффин продолжал молчать. Алекс был знаком с числами и после того, как ему показывали поднос с разноцветными предметами, среди которых были зеленые, мог правильно ответить на вопрос: «Сколько зеленых?» Однако теперь он складывал числа, причем перед ним не было никаких предметов. Опять-таки сложение чисел считалось непосредственно связанным с языком, но это представление поколебалось несколькими годами ранее, когда оказалось, что считать могут шимпанзе.