Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животны - Страница 43

Эволюция заканчивается в голове человека

Концепцию, противостоящую эволюционному пониманию природы, следует, называя вещи своими именами, обозначить как неокреационизм. Неокреационизм не следует путать с теорией разумного замысла, которая просто представляет собой старый креационизм в новой упаковке. Неокреационизм труднее поддается определению, так как признает эволюцию, но лишь ее половину. Его центральная установка состоит в том, что мы произошли от обезьян, но лишь наше тело, а не разум. Проще говоря, эволюция остановилась у нас в голове. Эта идея широко распространена как в общественных, так и в гуманитарных науках. В соответствии с ней наш разум настолько оригинален, что сравнивать его с каким-либо другим разумом следует, только чтобы подтвердить его уникальность. Зачем беспокоиться о том, что могут другие виды, если наши способности буквально не поддаются сравнению? Это сальтационистское (от лат. saltus — скачок) представление основывается на убеждении, что произошло нечто важное после того, как мы отделились от обезьян. Предполагается, что какое-то резкое изменение случилось несколько миллионов лет назад или в более близкое время. Пока это чудесное событие скрыто завесой тайны, оно удостоено особого наименования «гоминизация», одновременно с которым упоминаются слова «искра», «разрыв» и «пропасть». Очевидно, что ни один современный ученый не отважится упомянуть «искру Божью», не говоря уже об особом «сотворении», но религиозную основу этой концепции трудно отрицать.

В биологии идею, что эволюция закончилась у нас в голове, называют парадоксом Уоллеса. Альфред Рассел Уоллес — выдающийся английский натуралист, современник Чарльза Дарвина, который наряду с ним считается первооткрывателем эволюции путем естественного отбора. На самом деле эволюционная теория известна также как теория Дарвина — Уоллеса. При этом Уоллес, определенно не имея никаких возражений против эволюции, положил ей предел в человеческом разуме. Он настолько высоко ценил то, что понимал под человеческим достоинством, что был не в состоянии переварить сравнение с человекообразными обезьянами. Дарвин полагал, что все признаки носят приспособительный характер и хороши настолько, насколько необходимы для выживания. Уоллес придерживался мнения, что должно быть одно исключение из правила — разум человека. Для чего людям, ведущим обычную жизнь, мозг, способный создать симфонию или изучать математику? «Естественный отбор, — писал Уоллес, — мог снабдить дикаря мозгом, чуть более совершенным, чем у человекообразной обезьяны. А в действительности мозг дикаря лишь немного уступает мозгу среднего представителя наших образованных классов». Во время своих путешествий по Юго-Восточной Азии Уоллес проникся большим уважением к необразованным людям. Сказать, что эти люди «лишь немного уступают представителям образованных классов», означало сделать значительный шаг вперед по сравнению с расистскими представлениями того времени, согласно которым интеллект этих людей находился посередине между человекообразными обезьянами и белыми людьми. Хотя Уоллес не был религиозен, он относил избыточные возможности человеческого мозга к «невидимой Вселенной Духа». Ничто меньшее, по его представлениям, не объясняло человеческую душу. Неудивительно, что Дарвин был серьезно обеспокоен тем, что его уважаемый коллега призывает десницу Господню, хотя и в завуалированном виде. По мнению Дарвина, не было никакой необходимости в сверхъестественных объяснениях. Как бы то ни было, тень парадокса Уоллеса до сих пор витает в академических кругах, стремясь вырвать человеческий разум из когтей биологии.

Недавно я присутствовал на лекции известного философа, который увлек нас своим подходом к сознанию, а в конце добавил, что, очевидно, люди обладают бесконечно бо́льшим сознанием, чем другие виды. Я почесал голову — знак внутреннего противоречия у всех приматов, — потому что до тех пор создавалось впечатление, что профессор ищет эволюционные объяснения. Он обратил внимание на тесную информационную взаимосвязь, существующую в мозге, утверждая, что сознание возникает из многочисленности и сложности нейронных контактов. Я слышал подобные заявления от специалистов по робототехнике, которые верили, что если вставить достаточное количество микрочипов в компьютер, соединив их между собой, то сознание рано или поздно появится. Мне бы хотелось в это верить, несмотря на то что никто, кажется, не знает, какое отношение информационная взаимосвязь имеет к сознанию и даже что такое в действительности сознание.

Особое значение нейронных связей навело меня на мысль: что делать с животными, у которых мозг больше, чем наш, весящий 1,35 кг? Как насчет дельфина с мозгом весом 1,5 кг, слона, у которого мозг весит 4 кг, или кашалота с мозгом, достигающим веса 8 кг? Может быть, эти животные более сознательные, чем мы? Или это зависит от количества нейронов? С этой точки зрения картина менее ясная. Долгое время считалось, что по количеству нейронов наш мозг опережает любое другое существо на планете, независимо от его размера, но теперь известно, что в мозге слона нейронов в три раза больше — 257 млрд, если быть точным. Эти нейроны, однако, иначе распределены — большая их часть находится у слона в мозжечке. Существовало также предположение, что огромный мозг слона обеспечивает множество связей с периферическими частями тела, что создает дополнительные сложности. В своем собственном мозгу мы обычно отводим особую роль фронтальным долям, которые считаются ответственными за рациональное мышление, но в соответствии с последними анатомическими исследованиями в действительности они не представляют собой ничего исключительного. Человеческий мозг определяют как «линейно увеличенный в масштабе мозг примата», подразумевая, что ни одна из его областей не увеличена диспропорционально. Так или иначе можно сделать вывод, что количество нейронов не существенно для человеческой уникальности. Если мы когда-нибудь найдем способ измерять сознание, оно может оказаться широко распространенным, но до тех пор некоторые из идей Дарвина будут считаться чуточку ужасными.